В одном из прошлых номеров нашей газеты (от 3 октября текущего года) известный казахстанский экономист Магбат Спанов высказался по поводу непозитивных с его точки зрения тенденций, проявляющихся в общественно-политической жизни страны. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию продолжение его размышлений.
Хотелось бы продолжить разговор в рамках трех направлений – экономическая политика, наука и идеология. С одной стороны, это не совсем взаимосвязанные вещи, но с другой – они образуют такой своеобразный треугольник, который должен составить фундамент нашего продвижения вперед.
Основой любой идеологии является экономическая политика. Вместе это трансформируется через науку. Если рассмотреть идеологические платформы и группы, которые проявляются в Казахстане, то нельзя не заметить, что мы прошли в этом плане достаточно стремительный этап развития. С начала 90-х годов наше общество захлестнула волна всеобщей “вестернизации”, которая особенно проникла в систему образования. В обществе культивировались либеральные монетарные ценности. Все это преподносилось под соусом необходимости демократизации жизни общества, а фактически мы стали исповедовать идеологию свободной рыночной экономики.
Однако этот период оставил в общественной памяти такой тяжелый отпечаток, что общество и власть пришли к выводу, что это не совсем тот путь, по которому нам следовало бы идти, и пришло понимание того, что любая экономическая политика должна основываться на собственной идеологии.
В итоге получилось, что мы отказались от “вестернизации”, от исламизации и от однозначной ориентации на Россию и избрали собственный путь развития – казахстанскую модель. И тут сложилась парадоксальная ситуация. Да, мы отказались от “вестернизации”. Но мы сильно взаимосвязаны с Западом по поводу потребления наших сырьевых ресурсов. Кроме того, программа “Болашак” первоначально была сильно ориентирована на получение западного классического либерального образования. В результате такой политики у нас создалась достаточно мощная идеологическая группа “болашакеров”. В основе исповедуемой ее членами идеологической составляющей лежат “вестернизированные” западные ценности. Ее лидером может считаться Бауыржан Байбек. Представители этой группы уже начали занимать лидирующие позиции в экономике, в управленческих структурах, и в этом плане они уже достаточно заметны.
Есть еще одна идеологическая платформа, голос которой пока не очень слышен, но о которой следует обязательно упомянуть, – это пантюркизм. Чтобы всем было понятно, о чем я говорю, приведу пример. Существует сеть казахско-турецких лицеев, посредством которых в нашем обществе исподволь насаждается идеология пантюркизма. Правда, об этом не говорится открыто и потому их деятельность не так заметна. Но для понимания проблемы необходимо обратить внимание на следующий момент. Если сравнивать ситуацию в этом направлении с другими странами Центральной Азии, то институт “национально-турецких” лицеев имеет ощутимую поддержку только в Казахстане. Например, в Узбекистане в начале 2000-х годов отказались от их услуг.
Каждый казахско-турецкий лицей внимательно отслеживает последующий жизненный путь каждого своего выпускника и по мере возможности помогает им. Соответственно, можно предполагать, что потенциально любой из них является носителем вполне определенной идеологии. И их деятельность будет направлена на поиск точек соприкосновения с Турцией. Если хотите, с достаточным на то основанием их можно было бы назвать “агентами влияния”.
Кроме этого, есть и другие идеологические платформы. Сегодня в отечественном бизнесе, особенно в его управленческом сегменте, очень много представителей среднего поколения, которые в свое время закончили ведущие московские вузы. К ним, например, относятся те, кто группируется вокруг Тимура Кулибаева.
Другими яркими представителями этого сегмента можно назвать Ораза Жандосова, Мухтара Джакишева, Мухтара Аблязова, Зейноллу Какимжанова и некоторых других.
Фактически в стране сложились разные идеологические группировки с разными ценностными ориентациями. Например, у нас существует Национальная палата “Атамекен”. Разве нельзя назвать ее членов носителями бизнес-идеологии?
Естественно, что данные идеологические группы еще недостаточно четко структурированы и между отдельными их представителями пока еще нет такой ожесточенной борьбы. Но рано или поздно это произойдет, и общество ощутит это на себе.
И, продолжая этот ряд, как же не вспомнить о конфессиональных идеологиях? Недавно я столкнулся с весьма занятной статистикой. За двадцать лет независимости в Казахстане было построено чуть более 500 школ, 620 объектов здравоохранения и – как вы думаете, сколько было построено культовых объектов? Около 3,5 тысяч, из них 2300 исламских. Сравните эти цифры…
То есть государство в 90-е годы ушло из социальной системы и сферы идеологического воспитания и попыталось на базе каких-то либеральных установок, уповая на невидимую руку рынка, создать нечто принципиально иное. В результате такого подхода идеология осталась как бы на обочине общественной жизни, а вместо нее сюда хлынули адепты самых различных идеологических направлений и толков. А среди них были и те, кто исповедовал философию радикализма и экстремизма.
Сегодня во всем мире, в том числе и в Казахстане, идет ожесточенная борьба за экономические ресурсы – финансовые, материальные, природные. И, естественно, главными субъектами влияния здесь являются люди – человеческий капитал. Соответственно, идет идеологическая борьба за тех людей, которые будут выступать “агентами влияния” тех или иных сил. И вполне логично предположить, что рано или поздно это приведет к вполне реальному конфликту интересов.
Идеологическая борьба была и будет всегда присутствовать в повестке дня. А потому говорить о том, что в Казахстане отсутствуют идеологические группировки, связанные с властью, по меньшей мере наивно. Все это есть, все это присутствует, но все это пока как некий “невидимый фронт”, на котором идет невидимая для посторонних глаз борьба, и на достаточно серьезном уровне. Общество узнает об этом уже только впоследствии. Когда результаты будут уже налицо. Или когда эта борьба перейдет в открытую фазу.
Почему я на этом акцентирую внимание? Потому что все эти явления – “вестернизация”, пантюркизм, исламизм, пророссийская ориентация, к которым теперь еще прибавились сторонники ориентации на нашего великого восточного соседа – Китай – в конечном итоге могут привести к тому, что мы можем потерять свою страну. Поэтому вполне логично вытекает вопрос: что мы можем противопоставить этому? Только национал-патриотизм. Я другого варианта не вижу. Но поскольку я об этом говорил в прошлый раз, то не буду повторяться.
Как я уже сказал, в основе любой идеологии лежат сугубо экономические интересы. Сегодня в нашем обществе идет горячая дискуссия вокруг стремления правительства поднять налоговую базу. С точки зрения кратковременной финансовой политики нынешнее правительство все делает верно. Но с другой стороны, абсолютизация финансовых подходов не всегда срабатывает. Если брать экономическую политику правительства, то мы видим, что оно каждый раз наступает на одни и те же грабли. После чего президент Н. Назарбаев устраивает правительству очередную публичную взбучку.
И всякий раз возникает закономерный вопрос: почему раз за разом повторяется одно и то же? Быть может, правительство просто не желает работать как следует? Не думаю, поскольку там сидят достаточно квалифицированные и подготовленные люди. Может, причины лежат намного глубже и дело в самой экономической системе и принципах, на которых строит свою работу нынешнее правительство?
Уставом для деятельности всех государственных учреждений, ведомств и министерств является бюджетный кодекс. Однако если проанализировать практическую деятельность наших госорганов, то получается, что он создавался прежде всего для того, чтобы его же… нарушать. Его неоднократно меняли, дополняли, но в итоге экономика так и буксует на месте. О чем это говорит? О необходимости менять бюджетный кодекс. В пользу этого свидетельствует перманентная болезнь нашей бюджетной действительности: неосваиваемость и нарушения в использовании бюджетных средств.
Сегодня у нас всего три региона – доноры республиканского бюджета, а все остальные являются получателями дотаций. Если такое положение вещей будет затягиваться, то это может привести в конце концов к определенной “суверенизации” и региональному “сепаратизму”. Если в каком-то регионе все доходы изымаются Центром, то люди, проживающие на этой территории, приносящей реальные доходы, вполне могут задаться определенными вопросами. Особенно если они чувствуют в этом плане некоторую обделенность. И вот в такие моменты все эти идеологические установки, которые я перечислил ранее, могут сыграть свою определенную роль, и не во всех случаях она может оказаться позитивной.
Бюджетный кодекс должен работать на стабилизацию экономики, и – самое главное – он должен минимизировать расходы. Но опять же не до абсурда. Государство несет обязательства перед своими гражданами и, соответственно, оно должно нести расходы по социальной сфере. Особенно когда это касается социально уязвимых слоев населения, а также тех проектов, которые имеют отношение к развитию самого государства. И его усилия не должны концентрироваться на закрывании бюджетных “дыр”, которые образуются в результате неэффективного управления экономикой. А у нас как происходит? Каждый год принимается государственный бюджет. Правительство и отраслевые министерства и ведомства в течение 3-4 месяцев работают над бюджетом. Потом проект бюджета передается в парламент, который еще 2-3 месяца работает над ним. Финансовый год у нас начинается с 1 января каждого года. А теперь подумайте, сколько времени это отнимает и сколько для этого требуется трудозатрат?.. Однако после очередного Послания президента правительство опять начинает работу над корректировкой бюджета. А это еще 1-2 месяца. Так может, проще было бы сместить по времени Послание главы государства с началом очередной парламентской сессии? Чтобы успеть все вовремя рассмотреть и внести необходимые изменения. И чтобы после 1 января, когда начнется очередной финансовый год, больше к вопросам бюджета не возвращаться. А правительство пусть спокойно занимается текущей работой.
Теперь несколько слов о показателе освоенности бюджета. Неосвоение бюджета растет по годам, и эта цифра уже превысила рубеж в сто миллиардов тенге. Почему так происходит? Потому что там не заложена экономия. Потому что у нас по бюджетному кодексу невыгодно минимизировать и экономить расходы. У нас ведь как: если один раз сэкономишь, то эти средства будут изыматься в бюджет, а на следующий год твой бюджет элементарно урежут. То есть наша бюджетная политика не рассчитана на достижение конечного результата, а вместо этого она направлена на увеличение расходной части.
Необходимость переориентации акцентов в бюджетной политике требует глубоких научных подходов. Вот где та взаимосвязь, о которой я говорил вначале. И в данном случае наука должна выступать как квинтэссенция этих изменений. Сегодня государство наконец-то начинает поворачиваться лицом к проблемам отечественной науки и начинает ее финансировать. Но финансирование науки, если исходить из критериев экономической безопасности, должно составлять один процент от ВВП. А у нас приводимые на этот счет цифры сильно разнятся. Даже правительство не может назвать четкий показатель. По моим расчетам, она составляет порядка 0,22% от ВВП. Но и это, в принципе, не проблема. Науке никогда не будет хватать финансирования.
Вопрос в другом, а именно – в отношении общества к науке. Условно нашу науку в настоящее время можно градировать следующим образом. Есть наука, есть лженаука и есть псевдонаука. Когда наше государство выделяет деньги на научные исследования, оно сразу же требует результатов. Есть даже такая графа отчетности: “ожидаемые результаты”. Ну, допустим, если это касается фундаментальной или прикладной науки, то, наверное, там можно требовать осязаемой отдачи. Но насколько такой подход оправдан в отношении общественных наук? Кто-нибудь сможет объяснить, как воздействует на сознание людей тот или иной теоретический посыл или исследование? Думаю, вряд ли.
О лженауке ничего говорить не буду. Потому что это антинаука по сути. Я сам столкнулся с примерами, когда руководители, которые возглавляют науку Казахстана, выдвигают псевдонаучные идеи, и при этом они же лоббируют финансирование на различные псевдонаучные проекты. Это приводит к тому, что науки в Казахстане, как таковой, по сути, нет. Потому что нынешний подход государства к науке сосредоточен на оценке и поддержке организационных структур и форм науки. Но базовым сегментом науки всегда выступает кто? Человек. Научная школа. Можем ли мы сегодня говорить, что в Казахстане есть научные школы по фундаментальным направлениям и проблемам науки? Думаю, за редким исключением, наверное, нет.
Что же касается общественных наук, то здесь даже сказать-то нечего. Наличие аспирантов или учеников не есть наличие школы. Это несколько разные вещи. Научная школа – это когда есть проблема, разработка которой ведет науку вперед и раздвигает горизонты научного поиска. Почему больше всего нобелевских лауреатов в США? Потому что там есть научные школы, в рамках которых досконально изучаются и разрабатываются самые перспективные направления науки.
Как видите, экономическая политика, идеология и наука тесно взаимосвязаны. Идеологией пропитано все, начиная от послания президента и заканчивая школьными учебниками. Поэтому говорить о том, что в Казахстане нет идеологии, по меньшей мере, неразумно. Идеология у нас есть, и определяется она экономическими интересами. Идеология замыкается на экономических интересах отдельных группировок, и происходит это повсеместно. Но это не те финансово-промышленные группы, о которых у нас любят порассуждать. Там все намного сложнее. Поскольку на Казахстане сейчас сфокусировано внимание многих заинтересованных сторон. И об этом нам следует задуматься…
Подготовил
Кенже ТАТИЛЯ
Комментариев нет:
Отправить комментарий