Центрально-азиатские государства все больше становятся объектами научных исследований для западных ученых, пытающихся выяснить специфику постсоветского развития региона и влияния тех или иных факторов мировых экономических и политических тенденций на ситуацию в каждой стране в отдельности и в совокупности.
Особенно усиленное внимание стало заметным после того, как США и Европа в начале 2000-х ввели свои воинские контингенты в Афганистан, и регион стал ключевым фактором влияния крупных игроков – США, Западной Европы, России, Китая, Ирана; и даже вывод сил до конца 2015 года не снимает интереса среди политологов, социологов, военных экспертов, специалистов по глобальной экономике и т.д.
Наряду с другими странами Узбекистан также темой исследований для ряда аналитиков. Приведу одну из последних работ, связанных с пояснением ситуации в этой республике – «Три причины, почему в Узбекистане не будет революции» Дженифер Муртазашвили из Питсбурга[1]. В ней она высказывает следующие идеи:
- режим Ислама Каримова является прочным, потому что, во-первых, его политика обеспечила высокие темпы экономического развития; во-вторых, произошло гибкое слияние интересов кланов и государства; в-третьих, используются меры репрессивного характера против любого проявления недовольства;
- власти – это «стационарный бандит», который грабит в такой пропорции, чтобы ограбляемый имел возможность выживать и работать дальше, обеспечивать себя доходами и «бандита»; иначе говоря, не резать Курочку Рябу, что несет золотые яйца, а только отбирать часть этих «яиц»;
- небольшой уровень социального неравенства не стимулирует людей на мятеж/революцию;
- правительство провело реформы в экономике, что позволило не только оставить контроль государства, но и стимулировать интерес людей к производству;
- у нынешнего режима нет альтернативы в лице политических лидеров;
- когда И.Каримов пришел к власти, у него не было конкурентов не только в политических кругах, но и в гражданском сообществе;
- правительство так эффективно перераспределяет ресурсы, что у населения существует определенный уровень самодостаточной жизни;
- власти умело используют институт махалли за контролем населения и предотвращения проявления протестного потенциала;
- создана система социальной поддержки, и это обеспечивает доверие людей к властям.
Дж.Муртазашвили знает русский, узбекский языки и фарси, видимо, проводила какую-то часть своего времени в рамках исследования в Узбекистане, встречалась с экспертами, однако этого оказалось недостаточным, чтобы понять природу восточного (азиатского) формата государственного состояния пост-коммунистического периода. Естественно, Узбекистан – это не Афганистан, не Китай, ни Индия, ни Кавказ, ни Саудовская Аравия, хотя общие черты просматриваются, но не являются доминирующими в существующей системе экономического и политического развития республики. Узбекистан за 70 лет Советской власти произвел резкий скачек от феодального образа жизни к социализму, индустриальная трансформация дала толчок развития в науке, технологиям, медицине, образовании, транспортная коммуникация обеспечила торговые и кооперационные связи с другими частями Союза; лишь после 1991 года Узбекистан перешел к капиталистическим отношениям с соответствующей политической и экономической инфраструктурой. Эти годы наложили свой отпечаток на общественные институты и ментальность, создали некий синтез «европейско-азиатской» культуры, хотя при этом выпячились несколько специфические черты – региональные кланы, коррупционные связи на всех уровнях общественной жизни, мягкая форма культа личности.
Между тем, предполагать, что Узбекистан не имеет потенциала для революции, это так же наивно, как полагать, что при Исламе Каримове республика достигла высочайшего развития и только он один является источником всех успехов. Дж.Муртазашвили, скорее всего, опиралась на мнения проправительственных экспертов, которые, естественно, продвигают «придворную идеологию» существующего режима, а также на данные международных институтов, в свою очередь, использующих в своих информационных данных отчеты официальной статистики. К примеру, Всемирный банк не способен получать весь спектр статистической информации с нижнего уровня до высшего, поскольку не имеет на это полномочий от узбекского государства; ВБ лишь получает конечный результат от Госкомстата – специально отфильтрованную и отлакированную информацию, которая потом ложится в расчеты западных аналитиков. Разве можно доверять этим цифрам?
Ежегодный экономический рост в 8% - это миф, у республики нет таких возможностей. Если бы такое имело место, то стране не нужны были бы иностранные инвестиции, экономика развивалась бы за счет внутренних ресурсов, включая финансовые источники населения. Между тем, граждане Узбекистана инвестируют свои активы не в экономику, не на производство, не на скупку акций, а в автомобили завода «УзДЭУавто», которые стали приемлемой формой вложения в капитал, в иностранную валюту[2]. Даже недвижимость является не столь стабильной с точки зрения экономического интереса, поскольку рейдеры в правительстве всегда могут осуществить «законную» экспроприацию, как это было в отношении многих крупных бизнесменов, чьи интересы пересеклились с интересами кланов и коррумпированных чиновников.
Правительство отчитывается о создании за каждый год 700-900 тыс. новых рабочих мест, но при этом наблюдается странная тенденция, когда до 5 млн. человек (1/3 часть экономически активного населения) выезжает за пределы Узбекистана в поисках работы, их денежные переводы достигают 19,4% ВВП. То есть 1/5 экономики создается за пределами республики. «Трудовая миграция» - это «игла», на которой сидит экономика в рамках т.н. «узбекской модели развития», хотя официально власти это не признают. Но между тем, гастарбайтеры – это сила, которая способна на более решительные действия, если неблагоприятные обстоятельства вынудят их вернуться на родину. Лишившись источников дохода и труда они могут быть фактором, который изменит внутриполитический расклад сил. Другое дело, кто возглавит их и кто воспользуется плодами их революции – религиозные фанатики, оппозиция, кланы, недовольные властью, или технократы?
Экономика все больше концентрируется в руках семей и кланов, и это видно в коррупционном скандале Гульнары Каримовой, который разразился на Западе[3], но при этом каждый узбекистанец знает, какие же высокоэффективные сектора контролировались ею в самом Узбекистане – коммуникации, промышленность текстиля, строительной индустрии, общественное питание и торговля, туризм, масс-медиа, ювелирное производство и мода и др. Речь идет о доходах в сотни миллионов долларов, которые через псведоэкономические структуры, такие как СИЭЗ «Навои», СЭЗ «Ангрен», коммерческие банки, вывозятся за рубеж и скрываются на западных банковских счетах. Вторая дочь президента – Лола Тилляева-Каримова вместе с криминальными структурами взяла в оборот внутренний рынок потребительских товаров, фактически монополизировав импорт. По некоторым оценкам, лишь ее одна компания «Абу-Сахий» на оптовом рынке товаров народного потребления имеет обороты в $20-35 млн. в месяц, причем все эти суммы проходят как мимо таможенного контроля, так и налогового обложения. Иначе говоря, «стационарный бандит» в Узбекистане - это все же не тот, о чем пишет Дж. Муртазашвили, это бандит, который сам прибирает к своим руками и извлекает 100%-ю прибыль. Для этой цели правительство подписывает «закрытые» от публики решения, где дает огромные льготы предприятиям, имеющих отношение к семьям во власти. К примеру, внешнюю торговлю хлопком, золотом, углеводородными ресурсами занимаются фирмы, являющихся собственностью крупных чиновников (премьера Шавката Мирзияева, главы СНБ Рустама Иноятова, генпрокурора Рашитжана Кадырова, министра финансов Рустама Азимова и пр.). Говоря об иностранных инвестициях, то чаще всего под ними следует понимать рэинвестиции, то есть это те ресурсы, которые незаконно были вывезены за рубеж, потом возвращены в Узбекистан под видом иностранных, и после этого они получают льготы и особые условия от национального правительства.
Другая форма «захвата» государства – это превращение контролируемых отраслей в источник своих доходов. Для этого чиновники через подставных лиц создают фирмы, которые получают все заказы от государства на поставку или производство продукции, льготы конвертации национальной валюты, исключительные права на тот или иной сегмент экономики. Все тандеры закрытые, непрозрачные и не справедливые, но власть не отчитывается перед народом, а СМИ, партии, гражданское общество молчит, не способно противостоять коррупции. Здесь не терпят конкуренции или притязаний на рынок, чаще всего используют внеэкономические формы конкурентной борьбы, пускай не всегда гангстерские, как было в США в 1920-40-х годах, а через официальные репрессивные органы. Поэтому те, кто работает в тех или иных отраслях, обязан иметь «крышу». Практически все крупные иностранные фирмы – американская «Зерафшан-Ньмонт», английская «Оксус», датская «Ян Интернешнл», российская МТС и другие – включали в свои операционные расходы объемы откатов и взяток для того, чтобы продолжать функционировать в республике. Но даже это не спасло их от закрытия и выдворения из страны – едва политика (то есть интерес президента) стала доминировать на экономическими интересами отдельных семей и кланов. Нестабильность политической системы – это тот момент, когда «стационарный бандитизм» теряет основы своего существования.
Отрасли и сферы экономики становятся источниками коррумпированной прибыли, и кто официально управляет, тот и имеет доступ. Так, Министерство финансов (Рустам Азимов, министр), оперирует бюджетом в $9,6-11 млрд., расходная часть является весьма притягательной для региональных групп, промышленников, министерств. Министерство внешних экономических связей, инвестиций и торговли контролирует внешнеторговый оборот страны, который составляет $26,2-27 млрд. в год, иностранные инвестиции – $3 млрд. за 2013 год; объем услуг связи и телекоммуникаций варьируется в пределах $1,3-1,5 млрд. Под контролем ЦБ (Файзулла Муладжанов, председатель) – вся денежная масса и реализация финансовых услуг. Объем финансовых услуг составляет $1,9-2,2 млрд. Объем вкладов физических лиц – резидентов в коммерческих банках на сумовых и валютных счетах – $1,8-2,0 млрд. Размер коммерческих кредитов для физических и юридических лиц в 2012 году достигал $3,2 млрд. МВД (Адхам Ахмедбаев, министр) контролирует «черный» валютный рынок и рынок нелегальных переводов – «хавала»; контроль за вкладами населения – $1,8-2,5 млрд., банковские трансферты из-за рубежа – до $6 млрд., кредиты через коммерческие банки для бизнеса – на $3,2-3,8 млрд. Министерство экономики (Галина Саидова, министр) оперирует ВВП, который равен $43,8-45 млрд. Через это ведомство устанавливаются контрольные показатели по распределению ресурсов; расходы на экономику со стороны госбюджета в 2013 году достигли $1,2 млрд. Министерство сельского и водного хозяйства - это в среднем $5-6 млрд. произведенной продукции, число зарегистрированных предприятий – 64,1 тыс.
Государственный таможенный комитет (Зохид Дусанов, председатель) - перемещение валютных и материальных ценностей через границу, контрабанда по разным оценкам варьируется в $1,8-2 млрд.; объем таможенной пошлины за 2013 год, поступившие в госбюджет, - $4,6 млрд. Налоговый комитет (Ботир Парпиев) обеспечивает государственный бюджет в доходной части, поэтому в этом направлении налажено четкое взаимодействие с Минфином. Прямые налоги составляют $2,4 млрд., косвенные – $4,7 млрд. контроль над бизнесом – это 301 тыс. предприятий, причем субъектами малого предпринимательства производится 55% ВВП, всего произведено товаров и услуг на $5,1-5,4 млрд.; откаты и взятки от бизнеса – $2,2-3 млрд. Национальная холдинговая компания «Узбекнефтегаз» (Шокир Файзуллаев, председатель), компания «Узбекэнерго» (Искандар Басидов, председатель); в 2012 году экспорт энергоресурсов и нефтепродуктов составлял $5,06 млрд. Объем произведенной электроэнергии – $1,8 млрд.; Национальная компания «Узбектуризм» (Фаррух Ризаев, председатель) – официальный объем туризма – $120 млн., неофициальный – до $400 млн.; Национальная авиакомпания «Узбекистон хаво йуллари» (Валерий Тян, генеральный директор): отправление грузов воздушным транспортом в пределах 24,0-26,0 тыс. тн ежегодно, грузооборот – 127-130 млн. т/км, пассажиров – 2,5 млн. человек; Ассоциация «Узпахтасаноат» (Фарход Омонов, председатель) – произвродство и экспорт хлопка-волокна на $2,3-2,5 млрд.; Ассоциация продовольственных товаров «Узулгуржисавдоинвест» (Зафар Файзиев, председатель) – производство продовольствия на $3,6-4,0 млрд. в год; под контролем 76 тыс. объектов общественного питания и внутренней торговли ($7,5-8 млрд. по розничному товарообороту); Ассоциация пищевой промышленности (Асатилла Салимов, председатель) – производство пищевой продукции на $3,2-3,4 млрд.; ОАО «Узбекуголь» (Мухиддин Косимов, гендиректор); ежегодно добывает более 3 млн. тонн угля, 85% из него потребляется энергетикой...
Список можно было продолжить, но уже этого достаточно, чтобы понять специфику узбекской экономики, и малую увязку с теорией экономиста М.Олсона. Следует отметить, что общая сумма контроля над отраслями выше официально производимого ВВП Узбекистана в несколько раз, который в 2013 году составлял всего лишь $36 млрд.[4], однако можно предположить, что большая часть находится просто в «тени». А «тень» - это угроза экономической стабильности, не смотря на то, что в краткосрочном периоде он решает определенные задачи по стабилизации экономики; в дальнешем это усугубляет противоречия и создает условия для социального недовольства. И можно сказать, что такая ситуация мало устраивает предпринимателей, особенно мелких, которые не могут конкурировать с фирмами, имеющих «крышу», и доступ для них к рынку услуг (конвертация, трансферты, сертификаты, аудит, точки продаж/производства) сужен, а иногда и невозможен. К примеру, ташкентские предпринимательницы Елена Агибалова и Динара Латыпова практически лишились всего, когда не захотели работать по коррупционным схемам или платить взятки , против них были использованы судебные меры, как форма наказания за нежелание следовать «национальным» стандартам ведения бизнеса. То есть «стационарный бандит» работает лишь в том русле, что его не интересует будущее «Курочки Рябы», ему нужно все и сейчас. «Бандит» знает, что при высокой плотности населения, желании людей найти себе источники работы, то сменяемость «жертв» неизбежно, на место разорившегося предпринимателя придет другой, который или еще наивен, или готов платить «сверхлимита», или имеет «крышу». Андижанские события 2005 года начинались тоже в результате того, что под репрессии попали местные бизнесмены, не желавшие «делиться» с коррумпированными чиновниками в областном МВД и СНБ.
Говоря о социальном неравенстве, которое ярко проявилось в постсоветское время, то следует привести в качестве доказательства растущей дистанции индекс Джинни: в 1995 году он составлял 0,33, а в середине 2000-х – уже 0,61, то есть увеличился в 2 раза. Иначе говоря, все больше национальных ресурсов концентрируется в узком кругу лиц, и все меньше граждан получают доступ к экономическим результатам/выгодам. Поляризация населения ощущается в региональном аспекте: сельчане беднеют, у горожан больше доходов, хотя и в городах разница между богатыми и бедными очень сильна. Социальное неравенство порождает также протест, выражающийся в большей части в пассивной форме - миграции. Институт махалли всего лишь сдерживает фактор недовольства, но устранить его не может, к примеру, попытки вернуть домой трудовых мигрантов увенчались полным провалом. Махалля представляет интересы не местного населения, а власти, и поэтому этот институт имеет усеченный авторитет и влияние, хотя имеет право распределения социальный выплат из госбюджета и принятия решения по развитию частного предпринимательства на своей территории. Но противостоять коррумпированным фискальным и административным органам махалля не способна. То есть она не может защитить предпринимателей от произвола.
Рассматривая политическую сторону, то необходимо сказать, что в начале 1990-х годов в Узбекистане шла серьезная борьба между кланами во власти, особенно сильны были три – Андижанский (тогда его называли Ферганским), Ташкентский и Самаркандско-Джизакский, поскольку их представители концентрировались в центральных органах государственного управления – в Компартии, Совете Министров, Верховном Совете, Верховном суде. Тогда большим авторитетом пользовался зампредседателя горисполкома Шукурулло Мирсаидов (Ташкентский клан), который имел все шансы возглавить республику. Но тогда он решил не конфликтовать с самаркандцами и согласился признать Ислама Каримова в качестве главы государства – и все ради стабильности в республике. Позже он получил должность вице-президента, однако через несколько месяцевы был снят и репрессирован; лишились должностей и другие чиновники, кроторых опасался Ислам Каримов. Его оппонентами также выступали и лидеры оппозиционного движения – Салай Мадаминов, Пулат Ахунов и другие, не избежавшие тоже репрессий. Поэтому мнение Дж.Муртазашвили об отстутствии конкурентов мало соответствует истине.
Безальтернативности Ислама Каримова не существовало никогда. Президент в течение четверти века сталкивался с тем, что из народной среды возникали те или иные лица, претендующие во власть, причем в большей части это были либерально настроенные персоны – Санджар Умаров (лидер «Солнечной коалиции»), Баходир Чориев (глава движения «Бирдамлик»), Пулат Ахунов (зампредседателя движения «Бирдик»). Но были и реакционные – исламские фантатики, возглавлявшие экстремистские организации «Ислам лошкалари», «Исламское движение Узбекистана» - Джума Намангани и Тохир Юлдаш. Альтернатива имеется и в клановой среде: ходят разговоры о преемнике Каримова, который может прийти к власти как по признанию/назначению, так и в результате государственного переворота[5]. В любом случае, политическая «шурпа» кипела, и непонятно, почему Дж. Муртазашвили считает, что И.Каримов «беспрепятственно пришел к власти, у него не было конкурентов ни в государственном аппарате, ни среди гражданского общества».
Репресии сдерживают, но не предотвращают революции. СНБ, МВД, прокуратура настолько коррумпированы, прогнили, что для их сотрудников нет смысла защищать режим, они сейчас заняты переброской капиталов на Запад, спасают себя. Они осознают неизбежность падения власти Каримова – «колоса на глиняных ногах» - и поэтому участвуют в нелегальных операциях. Примером служит то, что все руководители этих структур обзавелись фирмами и недвижимостью в Латвии, Испании, Франции, Швейцарии, России, США, Эмиратах, Турции и др. странах. Это свидетельство их недоверия той системе, которую они сформировали и держат на «штыках».
Хочу завершить свою мысль тем, что революция в Узбекистане возможна, ибо для этого подготовлены все условия, включая и интересы внешних игроков, которым надоел лицемерный и постоянно предающий «Человек, определивший эпоху»[6]. Вопрос в том, что последует за революцией — новый тоталитарный/авторитарный режим, гражданская война или все же демократия?
http://e-center.asia/ru/news/view?id=6812
Комментариев нет:
Отправить комментарий