МИД России недавно сообщил, что концепция внешней политики России принята. В ней приоритетом названо постсоветское пространство, а главным принципом политики — мягкая сила. На Западе ухмыльнулись: мол, какая мягкая политика может быть во время президентства Владимира Путина?
Проанализировать ситуацию мы решили вместе с заведующим отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ Андреем Грозиным.
- Андрей Валентинович, год назад, 4 марта, был в третий раз избран президентом России Владимир Путин. Политологи размышляли, каким был этот год, но касаясь либо положения дел в России, либо ее взаимоотношений с Западом. Нас же интересует его политика в центральноазиатском направлении. Как Вы ее оцениваете?
- Революционных изменений мы не наблюдаем. Но и было бы странным их ожидать. Все мы люди здравомыслящие и прекрасно понимаем, что предыдущий российский президент не был фигурой абсолютно самостоятельной. Да и определенная линия в российской внешней политике и ее преемственность были и пять лет назад, и десять. Поэтому рассчитывать, что год нового президентства Путина представит нашему вниманию новые и неожиданные формы внешней политики по отношению к регионам Центральной Азии, было бы неоправданно. Российская политика в Центральной Азии остается реактивной, какой она и была. Это политика ответов на ту повестку дня, которую в Центральной Азии пытаются обнародовать ее «заклятые друзья» — что западные, что восточные.
- И чем она им отвечает?
- Таможенным союзом и переходом к Евразийскому союзу. Плюс появилась на свет последняя внешнеполитическая концепция, которая была озвучена Владимиром Владимировичем на совещании в МИДе. В ней упор предлагается сделать на мягкую силу, то есть реализация российских интересов должна вестись так, как это делает Запад. Я, конечно, утрирую немного, но принцип тот же. То есть политику проводить по-американски — через НПО, НКО, доброжелательные средства массовой информации, лоббизм и так далее. Но, по большому счету, и здесь нет никакой новизны.
- Почему?
- Потому что разговоры о мягкой силе велись и в процессе президентства Медведева, и до президентства Медведева... На самом деле, российская политика по отношению к Центральной Азии топчется вокруг здравых, нормальных идей об интеграции, но ничего революционного в них я не вижу. Разговоры о необходимости выработки некой новой стратегии по отношению к Центральной Азии я слышал и пять, и десять лет назад.
Сперва экономика, и только потом политика
- Интересно, а как сами республики Центральной Азии оценивают российскую политику по отношению к себе?
- Я буквально на днях общался с господином Чеботаревым (казахстанский политолог Андрей Чеботарев — ред.), который приехал из Алматы в Москву. Он задал вопрос, на мой взгляд, совершенно оправданный, но не имеющий нормальной перспективы на ответ: чего вообще Россия хочет получить от Центральной Азии в перспективе сокращения западного влияния в Афганистане и в регионе в целом? Знаете, я не смог ему ответить, посоветовав обратиться к той самой внешнеполитической концепции: мы за все хорошее против всего плохого, за то, чтобы российское влияние реализовывалось в исторических зонах присутствия Российской Федерации, каковой является Центральная Азия, через механизмы мягкого влияния, через механизмы бархатной перчатки.
- А реально ли эти принципы воплотить в жизнь?
- Как это конкретно реализовывать на самом деле, не знает никто — ни в МИДе, ни в администрации президента.
- Грустно на самом деле...
- Да, ибо это еще раз говорит о том, что, несмотря на какие-то внешние атрибуты внимания региону, по большому счету, российская внешняя политика остается реактивной, непродуманной, недоработанной и иногда, прямо скажем, глупой. Единственным оправданием может служить только то, что у российских «заклятых друзей» ситуация ровно такая же.
- То есть игроки на центральноазиатском политическом поле подобрались достойные друг друга?
- Да, но это если шутя говорить о ситуации. А на самом деле российской политике равняться на проигрыши западного подхода, евросоюзовского или американского, или на упорный прагматизм китайского подхода и оправдывать свои недочеты глупостями, которые совершают ее друзья, было бы неосмотрительно.
- Вернемся к Владимиру Владимировичу и его планам на будущее...
- Путину, как мне представляется, политика в Центральной Азии видится достаточно просто и четко: как можно глубже зайти в процесс экономической интеграции, привязать, как можно сильнее наиболее экономически перспективные пространства постсоветской территории к России. А потом уже, если из этого получится что-то толковое, можно будет думать о дальнейших, более серьезных шагах.
- Вы о политической интеграции внутри Евразийского союза?
- Да, российская политика и российские политики иногда бегут впереди паровоза, пугая партнеров предложениями о единых парламентах и прочей ерунде. На самом деле все то, что может относиться к политической части возможной интеграции, — это вопрос не сегодняшнего и даже не завтрашнего, а скорее послезавтрашнего дня.
Влияние в ЦА — путь к самосохранению
- А что конкуренты России могут предложить Центральной Азии вместо российской инициативы? Я имею в виду Пекин, Брюссель, Вашингтон.
- Только деньги, но в последнее время не очень активно предлагают. Кроме России, защищать те политические режимы, которые есть сейчас в Центральной Азии, некому. И центральноазиатские элиты это прекрасно понимают. Я абсолютно убежден, что последние договоренности между Казахстаном, Россией по объединению систем ПВО — это гораздо более значимый фактор, откровенно иллюстрирующий уровень особых отношений Астаны и Москвы, чем те недоговоренности, которые были по Байконуру, например.
- Что Россию больше всего привлекает в Центральной Азии?
- Русские цепляются за Центральную Азию, потому что это территория, через которую могут напрямую транслироваться самые разнообразные вызовы, касающиеся российской безопасности. А именно — безопасности Башкирии, Татарии и так далее. Так что Россия цепляется за Центральную Азию не в силу каких-то имперских амбиций, а, я в этом абсолютно убежден, исходя сугубо из элементарного чувства самосохранения.
Ясно, что если Центральная Азия станет, в кавычках, «китайской» или «американской», то к российским озабоченностям в этом регионе будут относиться наплевательски. А Казахстан может превратиться в большую рекреационную зону для боевиков, которые пытаются себя реализовать на Северном Кавказе Российской Федерации.
- Откуда такое предположение?
- Ловят боевиков с казахстанскими паспортами. Плюс есть информация о том, что на казахстанской территории до сих пор базируются люди, которые российскими спецслужбами считаются врагами государства. И очевидно, что по мере разрастания в Афганистане вакуума власти для всей Центральной Азии наступит момент истины. Поэтому вопросы, касающиеся пределов эффективности многополярной политики, становятся все более актуальными.
Как Сталин говорил, «других писателей у меня для вас нет». И у России нет для работы других политиков, кроме Назарбаева, Каримова, Бердымухамедова, Атамбаева, Рахмона со всеми их закидонами. Приходится иметь дело с тем, что есть. А это очень непросто.
- В чем сложность?
- Мы с вами критикуем часто российскую политику, а вы попробуйте хотя бы час пообщаться с тем же Атамбаевым (президент Кыргызстана — ред.) — это, скажу я вам, имея определенный опыт, испытание не из легких. Так что определенные трудности и проблемы не все связаны с однобокостью и недодуманностью российской политики. Очень много зависит от наших партнеров, а они — это люди... как бы помягче сказать...
Центральноазиатские элиты — очень своеобразные, точнее, своекорыстные люди, которые в первую очередь думают о собственных интересах, и по большей части, материальных, а уже во вторую, а может быть, даже десятую — о государственных.
- Вы говорите о Центральной Азии в общем. А чем отличаются друг от друга республики в этом смысле?
- Для всех центральноазиатских элит проблема государственной ответственности — это самое больное место. Другое дело, что в одних государствах, таких, как Кыргызстан, например, эта безответственность, глупость и бестолковость элиты настолько очевидны, что их и скрывать перестали. А в других государствах, таких, как закрытый Узбекистан, абсолютно закрытый Туркменистан или хитро выструганный Казахстан... Там вроде бы из-под элиты все время «течет», но война компроматов не затрагивает основ политического режима.
- Например?
- Например, в Казахстане есть президент, его ближайшее окружение, родственники и дальше по нисходящей. Кого-то можно критиковать, кого-то нельзя. О ком-то можно писать в газете «Время», о ком-то — нельзя.
Эти формальные и неформальные правила поведения, правила контроля, на самом деле действуют очень жестко, в отличие от России, где в оппозиционных СМИ можно ругать кооператив «Озеро», Сечина, Путина... В Казахстане, за исключением очень небольшого количества СМИ, которые прессуют больше всего, на святое, на президента, никто не замахивается.
Но эти рамки, границы, за которые переходить нельзя, с одной стороны, затрудняют возможность анализа и прогноза, а с другой — саму казахстанскую элиту кастрируют. В том смысле, что у нее нет возможности действовать адекватно вызовам, которые появляются перед страной, а вызовов таких более чем достаточно: это Афганистан, внутренняя нестабильность, исламизация, маргинализация населения, внутриэлитные войны, наконец — это проблема «кто будет следующим президентом» и так далее.
Ристалище или место для пробы сил?
- При общении с вами вдруг подумалось, что, по большому счету, за разговорами о концепциях влияния в Центральной Азии у основных игроков нет действительно четких планов: недооценивают ее?
- Центральная Азия не является центром вселенной. И центром мировой политики она тоже не является и никогда не являлась. И центром мировых энергетических интересов, как ни печально, она тоже не является. На самом деле, Центральная Азия — это регион, который по степени своего влияния на мировой экономический, политический процесс уступает и Ближнему Востоку, и Среднему Востоку, очень серьезно и значительно уступает Азиатско-Тихоокеанскому региону. Но он имеет определенный вес, интересен именно как площадка, на которой скрещивают шпаги ведущие мировые державы.
- То есть место для различного рода испытаний?
- Да, это такая лаборатория, где одна из мировых держав может попытаться реализовать некую революционную программу превращения авторитарного режима в парламентскую республику, например. Либо другая страна может попытаться реализовать стратегию покупки лояльности элит деньгами, кредитами, как это делает одна известная держава. Или другая держава, которая имеет старые корни партнерства и связей, может попытаться рассказать, что если слишком неосмотрительно опираться на партнерство с Западом и Востоком и забыть старых друзей, то в итоге можно оказаться совершенно безоружными перед бородатыми людьми, которые завтра постучат в двери...
Но на самом деле все эти попытки использовать Центральную Азию в качестве ристалища, в качестве места, где отношения выясняют между собой самые разные мировые центры силы, вовсе не означают гигантского значения Центральной Азии для Пекина, Москвы, Вашингтона, Брюсселя, Анкары и Дели. Для них это просто удобная площадка для пробы сил — и только.
Республика
Комментариев нет:
Отправить комментарий